«Свои» люди

«И казалась мне эта деревня
Чем-то самым святым на земле».
(Н. Рубцов)
Мы продолжаем публикацию материалов о живописнейшем месте, деревне Жарки, и о тех «своих» людях, благодаря которым держалась и держится православная вера (по воспоминаниям Натальи Евгеньевны Бухаровой).

Бабушки- «воины»
«Церковь не в брёвнах, а в рёбрах» — такая ещё есть поговорка. Необыкновенное везение, что мы успели увидеть тех самых бабушек, церковных, крестьянских, которые мало того, что по семь километров шли до церкви, но НИКОГДА не приходили с пустыми руками. Хлеб, лук, свёкла, капуста квашеная – что есть – в храм. И сахарку с собой захватят, чтобы чай в сторожке попить, и варенья, и карамельки простой. Не потому, что никто их здесь не угостит. Угостят. В том, что не могли они прийти с пустыми руками, было и уважение к труду вообще – они-то знали, как хлеб достаётся и голод знали не понаслышке, и была уверенность в том, что есть у них свой припас, независимость своя, и необыкновенное благоговение к месту, куда шли. Ведь и волхвы с дарами шли.
«Мы, — говорили, — всех батюшек любим и жалеем». В сторожке продукты держали в мешочках с крестиками — они шили. Одеяла лоскутные, половики ручные. Всегда тихо, чисто. Пройдут свои километры, на Всенощной постоят, утром на Литургию (на обедню – ведь пришли-то к Богу, у Него обед – Святое Причастие), а потом домой опять пешком свои семь километров. Почти всем лет 70 – 80. И ни словечка жалобы, наоборот, ещё и посмеиваются. «Нам, — говорят, — легко идти, всю службу перепоём». В храме до сих пор, как свидетельство этого человеческого чуда, собраны полотенца, которые они готовили себе на смерть. Настоящего полотна, тамбуром вышитые – красное или красное с чёрным, кружево на концах – такое полотенчико само до Райских врат донесёт. Эти полотенца выносят вместе с крестом в последний путь, а потом они уже остаются в храме. Сейчас уже и не готовят себе такого полотенца на эту самую нашу главную дорогу в жизни. В лучшем случае что-нибудь в магазине на скорую руку купят.
Как сейчас их всех помню, этих бабушек, «воинов», как батюшка говорит: Анна Ваганова, аккуратная чистенькая, травы собирала – никогда на службе не сядет, да и редко кто из них садился – «солдаты»; Анна Караванова, маленькая, рыженькая, улыбающаяся, помню, как она говорила: «умирать страшно – грехов боюсь» и ещё рассказывала, как они в Яблоново жили, полосу свою обрабатывали: «шапка упадёт – не поднимешь»; ещё одна Анна Смирнова… и другие. И незабвенная «казначея» Мария Бобкова, которая чуть ли не Мария Египетская – Мария Парфёновская (из Парфёнова за рекой). Муж с войны не вернулся, и стала она жить как монахиня. Это Ёлнатские. Там тогда в храме был клуб. И в Каменниках храм был в запустении. Вот и ходили все в Жарки.
И Костяевские приходили: Шура Кулакова, маленькая, худая, с чёрными бровями и пела басом; и могучая Валя Блинова, которая рассказала по секрету, что Троицкую берёзу надо ставить на чердак обязательно, пожара не будет, и Мария Гагаева, что про Мишеньку прозорливого много помнила, и Галина Маркова, которая так затейливо плела лук и всегда сажала сцециальную грядку лука для церкви; а из Устинихи приходила Клавдия Рыжова. Нет, о них надо отдельно рассказывать. А ещё и наши Жарковские: Александра Муравьёва да Наумова бабушка Катя, тётя Павла, Лизавета Ворошина, Клавдия Голубева, Красновы. И тётя Лена Бисерова – «родное сердце».
Деревни исчезли, но храмы живые
Сейчас приходские храмы остаются без своих деревень. Деревни исчезают неотвратимо. Таких, какими мы их ещё помним, — таких больше не будет. Пустые зарастающие деревьями поля, не мелькают «белые платочки», не торопятся в храм эти труженицы и молитвенницы, не подают записочки за своих усопших воинов – мужей да сыновей, да братьев дорогих. Сколько их видел Жарковский храм, сколько слёз их видела Казанская, сколько просьб слышали эти удивительные, сострадающие людям лики.
Но и сейчас наш храм не пуст, и это удивительно, ведь уже несколько лет, как действует вновь Воскресенский Ёлнатский храм (он огромный), и наш благочинный протоиерей О.Максим делает всё для восстановления его благолепия. Вновь действует и храм в Каменниках. Старое поколение ушло, деревни исчезли, но храмы живые. При нашем храме — община, появились «приезжане». Конечно, старое поколение – это были «воины», а мы, скорее, «хромые, слепые и убогие с перекрестьев дорог», но «возлюбивший Господа в те последние времена, поднимется выше отец наших». Одинаковую награду Господь даёт и тем, кто позже всех пришёл на Его ниву, и тем, кто трудился от начала.

Архангел Михаил и бабушка Катя

Бабушки говорили: «Казанская управит». Просили и благодарили, просили и благодарили. «Не отступи! Помоги! Управь!». Вот потому такой храм и «намоленный». Старенькая бабушка Катя слёзно молилась Архангелу Михаилу перед иконой в храме на коленках. Обращалась к нему так, будто он рядом стоит. «Он на Небо проводит», — говорила она. И такую «притчу» рассказывала: «Сатана против Бога выступил и говорит – я человека Твоего погублю. А Бог ему и отвечает – нет, тебя архангел Михаил поборет, а человека я прощу». Интересным было наше знакомство с бабушкой Катей. На следующий день после нашего приезда в Жарки в дверь домика, в котором мы остановились, постучали. На пороге оказалась маленькая старушка в чёрной плюшевой кацавейке и шерстяном платке с саночками. Стали мы приглашать её зайти, но она никак не стала заходить, а с порога сказала, что привезла нам угощение, чтобы мы взяли – «ведь, поди-ка тяжело вам теперь-то на чужбинушке». А слово «чужбинушка» — непривычное современному слуху, удивило горькой ёмкостью жизни. Хотя, казалось бы, из одного места переехали в другое. Сама бабушка Катя переехала в Жарки из соседнего Павлово ещё в молодые лета – да так «павловской» для всех и осталась. Она скромно ушла. А в ведёрке было что-то очень интересное: тёмные и скрюченные кусочки. На вкус – сладкие. Это оказалась свёкла, томлёная в печи – такое обыкновенное деревенское лакомство, о котором мы до дня сего и не слыхивали. Вот так нас Архангел Михаил и встретил – со свёклой. А почему Архангел Михаил? Через дней десять было Благовещение. О.Нестор и кучка бабушек на «крылосе» высочайшими гласами пели: «А-архангельский, А-архангельский глас вопиет Ти, Чистая…» Бабушка Катя на клиросе не пела. Маленькая сгорбленная, большеголовая, с отчётливыми крупными чертами лица, со светлыми детскими глазами, она стояла у иконы Архангела Михаила. Что-то она ему говорила. А он её слушал. Вот тут-то я и увидела, кто к нам приходил – «посланец» от Архангела. Вместо райских цветов – свёкла, как-то уместнее по нашей местности. Бабушка Катя умерла 27 мая, когда были ещё пасхальные дни. И пели ей пасхальные песнопения. А тётя Клава Рыжова из Устинихи, с большой завистью гладя на бабушку Катю, говорила: «Умеют же устроиться, ведь на Пасху померла!». «По понятиям» надо перед смертью полежать, посохнуть, а тогда уж и в путь… Да под праздник… А тут на саму-то Пасху! Как не позавидовать.

«Свои»

Тётя Шура Муравьёва однажды прибежала утром на «крылос» в волнении необычном и говорит: «Мне голос был. Молись, -говорит, — Шура! Молись! Старческую и детскую молитву Господь слышит!» Надо ещё и про Мишеньку Прозорливого (Голубева) рассказать. И про Сашу Эфинского и про матушку Секлетию и про старую девицу Наталью из Дулепино, что в Дорковской стороне, как возилась она с ребёночком у Анны Муравьёвой, а когда состарилась совсем, ушла, чтобы обузой не быть, как ни уговаривали остаться. И про слепую Татьяну, что сидела всегда с палочкой у дверей, где Иверская, всю службу наизусть знала. И про Надежду Васильевну Сырину, которая печи в храме топила и сторожила, и про Клавдию Оплечину из Махлова, старосту, Ивана Ефимовича, Василия Андреевича – что на «крылосе». И про тётю Капу Шабалину с таким красивым смешливым лицом, которая угощая нас огромными блинами из русской печи и вспоминая своё детство, иначе как «дурой» себя не именовала, а теперь так же, улыбаясь, носит на костылях своё грузное тело в храм, поминает мужа, сына… Ещё надо и про батюшек: о.Леонида (Зверев), старенький уже был, «хороший какой!», один жил в сторожке, в дальней комнате, книги давал, заболел, в Юрьевец его сестра увезла. Тётя Аня Муравьёва вспоминала, что в Жарки попала по распределению ветеринаром в 1949 году. Тогда уже о.Леонид служил. Анна приходила иной раз прибираться к батюшке. Приберётся, а он её маленько кагорчиком угостит – для утешения. Это сейчас всё есть, а тогда мало чего было. С 1953 года был о.Павел. Про него много рассказывали и вспоминали его с любовью. Простой он был. Людей привечал, на рыбалку ходил. А народу было тогда немало. 9 колхозов вокруг. В Гари – колхоз, в Башарино, в Выползово, в Хохонино – свиноферма и т.д. Всё «звенело». Скот пасли даже в лесу. Давали «дачи» — участок в лесу. Света тогда ещё не было, только в 60-ые годы протянули. О.Павел сам всё делал. «Я такой же, как и все, — говорил. – Это на службе я другой». Кто-то вспоминал, как о.Павел ему по математике в школе помогал. Он и выпить мог с людьми, но в храме выпившим его никогда не видели. Лазил сам по лестнице отбивать в било часы. Колокола были запрещены. Он упал с этой лестницы. Лестницу снизу никто не держал, она поехала и ещё сверху на батюшку-то и упала. Повредил он позвоночник и через несколько дней умер в Юрьевецкой больнице. В Юрьевце и похоронен. И про Мишеньку прозорливого, который многим «всю жизнь» предсказал и могилка которого за алтарной частью храма. Ещё надо рассказать и про о.Давида, и про о. Амвросия (Юрасова), и про убиенного иеромонаха Нестора (Савчука), и про то, как шесть раз храм грабили. И про Серёжу Бурду, как он нам храм расписывал. Но это уже в следующий раз. И ведь правда – «в рёбрах» храм.

• Подготовила И.АЛИРЗАЕВА, фото Д. СИГАЕВА