С. Жихарева. Мой белый храм

Богоявленская церковь
Богоявленская церковь

Любой православный храм — деревянный, каменный, новый, древний, сокровенный внутри человека или в таинственном озере — это место необыкновенное, святое, намоленное. Это — Небо на земле и символ мироздания: «Входя в храм, — пишет М.М.Дунаев, — человек душою и телом припадал к невидимому, к сладостной тайне Божьего Замысла о «мире».

Представить Россию без храмов невозможно. Их было много, иногда даже больше, чем нужно, но их строили, строили, строили… Потом, когда их стали закрывать, разрушать, переделывать, все равно не смогли уничтожить полностью, как не получилось разорить и храмы человеческих душ. Они всегда удивительным образом возрождались. И будут возрождаться, потому что без Бога, без Неба, без Храма крещеной православной душе на земле пусто, тесно и неинтересно. Душа рвется ввысь, «тоскуя по идеалу», по истине, ищет радости и подлинной любви. Храм для православного — это святыня, Дом, где невидимо присутствует сам Бог, по милости своей передающий людям через богослужение особую благодать.

Был свой храм и у Андрея Тарковского. Люди не выбирают время для рождения и жизни на земле. Так получилось, что Андрей рос и взрослел в тот период, когда храмы не строили, а закрывали и разоряли: решительно, публично, демонстративно. Ни народное хозяйство, ни культура никак не могли обойтись без церковных помещений, — не находили больше места ни под музеи, ни под склады, ни под клубы. А когда они становились не нужны, были просто заброшены. Несколько поколений выросло в соседстве с руинами или исковерканными силуэтами былой красоты, созданной когда-то людьми, не жалевшими личных средств на украшение святынь во славу Божью. Немногие оставшиеся действующими церкви прозябали в бедности и лишениях, под угрозой очередных кампаний по борьбе с инакомыслием.

Но вера и любовь — понятия и явления духовного качества, божественного. Их нельзя запретить или уничтожить. Они вечны, как Господь. Это тот дар Божий, который непредсказуемо в любой момент может зажечься в сердцах даже самых стойких атеистов, а уж тем более крещеных, которых в нашей социалистической Родине было не так и мало, как хотелось бы некоторым вождям. И какой бы пламенной ни была борьба с религиозными «предрассудками», немного найдется людей, чьё сердце и мысль остались бы равнодушными к утраченной красоте. Даже такие поверженные церкви вызывали и вызывают не только боль и сожаление о содеянном, но и восторг, и восхищение. Они и в таком виде оказались способны воздействовать на души людей, пробуждать в них светлые возвышенные переживания. Стены с облупленными росписями невероятным образом дарили и дарят удивительную радость познания пусть и поруганной тайны, силу, которая, как молния, пронизывала человека чистыми и светлыми, скорбными и ликующими взглядами святых на полустертых ликах. Забыть их потом просто невозможно.

Андрей Тарковский не остался равнодушным к святотатству. Об этом свидетельствует его творчество: почти во всех его фильмах присутствуют образы разрушенных храмов, а рядом с ними — образы разрушенных людей. В фильме «Иваново детство» мы видим остаток церковной стены с ликом Богородицы и подвал церкви, где устроен блиндаж. Здесь «попранное православие: крест с купола воткнут в землю на кладбище среди христианских могил…» А вокруг война, и рядом искалеченное ненавистью и страданиями сердце ребенка. В «Андрее Рублеве» своим реализмом потрясают сцены поругания храма во время набега. Так было! Это правда! Рядом же искаженное местью и жаждой власти сердце княжьего брата. В » Сталкере», обсуждая вопрос об оформлении павильона для съемок, А.Тарковский тоже хотел, чтобы там был храм: «храм должен быть, то есть речь идет о том, чтобы колонны, их ширина и толщина напоминали храм…». Кому? Жалким от самоуверенности, с прогнившими сердцами интеллигентам. В «Ностальгии» финал в полуразрушенной церкви итальянский кинорежиссер Тонино Гуэрра назвал гениальным. Тот самый, где, сливаясь с землей, лежит сломленный, с разрывающимся от тоски сердцем, оторванный от родины русский человек. В «Зеркале» Андреем тоже была задумана, но не вошла в фильм сцена крушения куполов у храма в городе, где проходило детство героя, о которых вспоминает растерянный, уставший от лжи с опустевающим сердцем автор. А в 1982 в Италии он собирался сделать сценарий и снимать документальное кино о заброшенных церквях. Эта тема не покидала режиссера.

Тарковский не хотел и не мог лгать. В своем творчестве он показывал то, что видел; то, что тревожило его; то, о чем он думал и переживал. В 1976 году 31 июля он записал в Дневнике: «Кругом ложь, фальшь и гибель… Бедная Россия!». И все же были в жизни Андрея Арсеньевича и другие, неразрушенные храмы. Храм в Завражье, где его крестили, и храмы Донского монастыря, где он хотел, чтобы его отпевали, и храм в Парижском предместье, где его отпели. В Лондоне в собор Успенья Божией Матери и Всех Святых Тарковский приходил к владыке Антонию Сурожскому на исповедь. В Риме в русском православном храме он посещал службы и молился о близких. «В воскресенье, в свой день рождения, пойду в церковь», — записал он в Дневнике 2-го апреля 1982 года. В апреле 1985 года, прилетев на Готланд, самый большой остров Варяжского моря, среди 92-х церквей раннего средневековья он «долго искал православную церковь — с уцелевшими фресками, построенную русскими купцами в ХII веке».

Храмы ему даже снились: «Опять я видел северное (как мне кажется) озеро где-то в России, рассвет. На его противоположном берегу два православных русских монастыря с соборами и стенами необыкновенной красоты. И мне стало так грустно. Так больно!» (8 ноября 1984 г., Стокгольм. Швеция). В последнем упоминаемом Тарковским сне незадолго до смерти (30 сентября 1986 г.) он снова видит монастырь. По свидетельству режиссера, в той жизни, где он видел себя никому не нужным и где тосковал и страдал, лишь храм оказывался тем единственным местом, где ему становилось легче: «Был в церкви на службе. Было очень хорошо». Об этом он напишет не один раз.

Среди всех тех храмов, которые были в жизни Андрея Арсеньевича, был храм, который он помнил всегда, с самого детства. О нем он пишет в сценарии «Зеркало»: «Симоновская церковь в Юрьевце стояла посреди выжженного на солнце пологого холма, окруженная древними липами и березами. Я помню, как давно, еще до войны, ломали её купола».

Юрьевец — небольшой город на Волге, древний и когда-то красивый. Остатки того и другого еще сохранились в нем. В юрьевецких местах Андрей родился, почти каждое лето жил в гостях у бабушки в юрьевецком доме, который и сейчас стоит у подножия холма, недалеко от Симоновской церкви.

Церквей в Юрьевце было много, особенно, если учесть, что сам город занимает совсем мало места. Церкви располагались недалеко друг от друга возле реки и на холмах. Многих уже давно нет. В центре Юрьевца сохранились самые величественные из них. А еще сохранились названия холмов-«гор», где церкви когда-то стояли: Пятницкая, Предтеченская, Вознесенская, Троицкая горы. При Тарковском была еще и Соборная (Георгиевская) гора, которую срыли, чтобы землей укрепить дамбу и защитить город от воды. Столько церквей на таком ограниченном пространстве, устроенных на двух и трех уровнях, вряд ли кого-то оставляли равнодушными в старые, добрые времена. Каждая из них имела свою историю, такую же древнюю и красивую, как город. И неповторимую.

У Симоновской церкви тоже имеются свои особенности. На сегодняшний день это самая старая постройка в городе и датируется 1719 — 1720 годами. Когда-то на этом месте располагался Богоявленский монастырь, существовавший с незапамятных времен, а холм, где он находился, назывался Ильинская гора. В начале XVII в. на территории обители, кроме храма Богоявления, по обету была построена церковь в честь преподобного Макария Унженского, покровителя юрьевчан, особенно в период Смутного времени. Позже церкви объединили в одном деревянном храме, который примерно через сто лет заменили каменным.

Другой его особенностью можно назвать интересное архитектурное решение, позволившее вписать строение в холмистый ландшафт так, что создается запоминающееся впечатление торжественности и величия, и в то же время — уюта, защищенности.

Место это действительно необыкновенное. Не случайно тянет сюда людей. Когда-то, еще в середине XVI в., пришел сюда и остался навсегда Симон Блаженный, Юрьевецкий святой. Здесь на погосте он был погребен, потом над его могилой была устроена часовня, а в храме появился придел в честь его небесного покровителя апостола Симона Зилоты. В Юрьевце эту церковь и сейчас порой называют не Богоявленской, а Симоновской, как запомнил её А. Тарковский.

Он всегда помнил этот храм и даже имел повод сюда вернуться.

А тогда, летом 1938 года, с неё сбрасывали кресты, так как церковь закрыли по решению Ивановского облисполкома для того, чтобы передать здание Юрьевецкому райисполкому для использования под музей, что и было сделано к концу июня. Правда, Горсовет г. Юрьевца временно разместил в ней, кроме музея, общежитие медсестер, а до того здесь успел побывать также склад «Заготзерно». Здание успешно приносило новой культуре пользу. Но вряд ли обо всем этом Тарковский Андрюша знал. Зато помнил: «Купола лежали у подножий исковерканных берез, лопнувшие, раздавленные, с засиженными птицами, погнутыми крестами. Вокруг церкви стояли бабы, мелко крестились и вытирали слезы».

На глазах людей сокрушали величайшую христианскую святыню — кресты, видимое свидетельство человеческого искупления. «Крест, — поется в православной службе, — хранитель всея вселенной, красота Церкви, царей держава, верных утверждение, ангелов слава и демонов язва».

Плакали не только бабы. Храмов без людей, без их душ тоже нет, даже если они заброшены, пусты или вовсе стерты с лица земли. Неверующему человеку это понять трудно. Но это так, потому что там, где храм, до Страшного Суда будет служить Божественную Литургию его Ангел-Хранитель, который дается Богом не только крещеному человеку, но и освященному храму.

«Даже если храм разрушен —

кирпичи да лебеда,

воли Божией послушен

Ангел будет здесь всегда…

И на месте поруганья,

где безбожник храм крушил,

слышно тихое рыданье

чистой ангельской души».

Но и в таком состоянии храмы продолжали служить Богу и людям. Ежедневно совершаемая Ангелом Литургия, соединяясь с тайными молитвами верующих, невидимо одаривала и покрывала верных и избранных своею благодатью.

Даже хлеб, который до недавнего времени выпекали в Юрьевце, освящался этими ангельскими молитвами, так как пекарня и хлебозавод размещались в бывших храмах. И пиво, варившееся по всем правилам, было не только настоящим, но и освященным, потому что солодовня была устроена в монастырской Сретенской церкви. Посетители краеведческого музея, разместившегося в Симоновском храме, уходя из него, вряд ли знали, что теперь за них до скончания века будет молиться все тот же печальный плачущий Ангел. А еще прп. Симон и прп. Макарий, мощи которого стали музейными экспонатами и хранились в его фондах.

Совсем немного не дожил Андрей Тарковский до того времени, когда началось восстановление Богоявленской церкви. Музей выселили. Сохраненные верующими кресты найдены и поставлены на свое место. Уже давно в храме вместе с Ангелом опять молятся люди, поминая, в том числе и Андрея, и его близких. А иначе и быть не могло. Андрей Тарковский не просто помнил этот храм, он любил его. Мысленно, а, может быть и на духовном уровне, вернулся к нему и остался в нем. Об этой церкви он написал такие слова: «Если я хочу сочинить для своего фильма что-нибудь толковое, я слушаю Баха и вспоминаю Симоновскую церковь». Только сорок лет спустя после детства Тарковский приехал в Юрьевец. Это было в 1974 году, в декабре. Тогда он работал над фильмом «Зеркало» и сцены юрьевецкого периода хотел снимать здесь, в городке. Но мне думается, что не только поиски натуры привели его в наши края. То время было нелегким для Андрея. Он осознавал и чувствовал свое духовное и человеческое одиночество, о чем записал в Дневнике: «Пора понять, что ты никому не нужен» (1973г.). Грустной для него была встреча с землей детства, которую считал даже в какой-то степени сакральной. И не может быть, чтобы он не побывал возле Симоновской церкви.

В своих чувствах и таком отношении к этому удивительному храму режиссер не был одинок. В конце 40-х годов, пережив глубокую творческую драму, сюда в Юрьевец, к родному дому и храму, приезжал другой известный режиссер — Александр Артурович Роу, фильмы-сказки которого в нашей стране знают все без исключения.

Такая уж вот это церковь. Ассоциации, которые она вызывала у Тарковского, тоже удивительны, но понятны. В 1971 г. в Дневнике он писал: «Скорее бы начать «Белый день». (Один из вариантов названия фильма «Зеркало»). У меня возникла идея параллельно с разрушением церкви снять утро на Куликовом поле, которое нам не удалось снять в Рублеве. Может быть интересно. И стихотворение отца » Я в детстве заболел…», которое бы кончалось ангелом, стоящим на опушке леса «.

Не могу сказать, что в этом интересного видел режиссер. Мне же в этой связке Юрьевца, храма и Куликовского поля интересным видится то, что очень давно, в начале ХV века, юрьевецкие земли вместе с Городцом стали владениями князя Владимира Андреевича Серпуховского Храброго (см. работы Татищева, Карамзина).

Ему принадлежал еще и Радонеж, где он покровительствовал знаменитому Троицкому монастырю, куда ходил Андрей Рублев с Прохором с Городца, а воины князя, набранные в этих землях, стояли с ним в Засадном полку у Куликова поля и решили исход битвы, внезапно напав на врага.

А.А. Тарковский прекрасно чувствовал и понимал роль храма в жизни человека, в своей жизни. Несколько раз он, уставший от навалившихся проблем, напишет в Дневнике о том, что в храме ему хорошо. Сегодня с этим утверждением согласятся тысячи людей, а может, и больше. Я же приведу слова православного азербайджанца Василия Ирзабекова: «Вспоминаю, как совсем еще мальчиком я любил заходить в христианские храмы. Покупал свечи, ставил их в песочек перед иконами… Сегодня, когда с тех пор прошло около пятидесяти лет, я часто думаю: почему меня так тянуло туда? Думаю и понимаю… Там, в христианском храме, меня, ребенка, встречала другая тишина, другая живопись, там пели по-другому, читали по-другому. Ты идешь в огромном современном городе по шумной улице и заходишь в храм — всё, ты мгновенно попадаешь во времена преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского. Это их время, их язык. Какое чудо!», «В храме — радость, благодать, напоминающие человеку о цели его бытия: соединиться с Творцом в Горнем мире».

Будучи серьезным, вдумчивым художником-философом, Тарковский знал, как сильно воздействие искусства на людей, как велика сила сказанного слова. Он не просто видел бездуховное бедствие вокруг, а еще и говорил об этом, где мог и сколько мог, в первую очередь, в своих фильмах. «Моя цель, как художника, -говорил он, — подвести человека к храму. Моё искусство туда войти не может, но подвести человека к нему обязано. Я бы очень хотел, чтобы мои фильмы побуждали людей к духовному прозрению».

Проблема разрушенных храмов и разрушенных судеб — это проблема внутреннего состояния человека, храм души которого либо в руинах, либо переделан до неузнаваемости и приспособлен к чему угодно, но только не к покаянию, не к очищению и не к восстановлению. Это состояние напоминает сцену в «Ностальгии», где на фоне полуразрушенной затопленной церкви герой фильма пьет водку, сжигает книгу и засыпает на полу оскверненного храма. Это портрет современного заблудшего человека с мировоззрением, близким к абсурду, сотканным из разнородных цитат. Таких сам Тарковский называл — «человек без Бога», «человек, который ощущает своё неверие как трагическую потерю». Пока скверно в душе — всё будет рушиться, гибнуть:

«Счастья вдоволь нахлебались,

слез — моря, а не ручьи!

Так в итоге оказались

И не Божьи, и ничьи…».

Музей А.Тарковского
Музей А.Тарковского

«Эх, матушка Россия, не уподобилась ли и ты тому засохшему дереву? Нужно помочь человеку восстановить храм собственной души, которая не умеет даже общаться ни с Господом, ни с Ангелом-Хранителем. Тогда восстановятся и материальные храмы. А если душа останется темна, то ни каменные, ни серебряные, ни золотые храмы не дадут своего плода». Эти замечательные слова сказал священник отец Иоанн. Когда-то он был Святославом Гавриловым — художником-постановщиком в фильмах Тарковского «Андрей Рублев «, «Солярис», «Сталкер». Священником он решил стать после съемок фильма Андрея Арсеньевича «Сталкер».

Имеющий глаза — видит, имеющий уши — слышит! Тех же, кто увидел в творчестве кинорежиссера осквернение храмов, идолопоклонников, клоунов и грязь, прошу — не судите и не бросайтесь словами без любви, потому что покаяние было в его душе, и чувство вины перед Богом было. Он говорил об этом, писал, пытался изменить себя, помочь окружающим… Как мог, как умел. В то время, какое выпало на поколение Тарковского, на такое публично отважиться смогли немногие. По словам другого священника, ныне настоятеля Симоновской — Богоявленской церкви в Юрьевце отца Ильи, воспоминания режиссера и человека Андрея Тарковского о храме можно расценивать даже как раскаяние, что очень важно в деле спасения души. О нем нужно молиться!

А вот что пишут Ю. В. Назаров и Н.П. Бурляев. Послушайте, какой искренностью, благодарностью и любовью к режиссеру веет от их слов. Ю.В. Назаров: «Тарковский был художником с глубочайшими нравственными и философскими поисками, муками и страданиями, с величайшей мудростью, человеколюбием, правдолюбием, милосердием и самоотречением, с беспощадной требовательностью к самому себе, к своему труду, к своему искусству. Мне кажется, во всё это ни перевоплотиться, ни «проникнуть» нельзя, таким просто надо быть». Н.П. Бурляев: «…Он первый начал возводить Дух зрителей Господу Богу через то, что он делал… Он верил, что искал истину, искал Господа. Поэтому Андрей будет жить вечно, а то место Юрьевецкой земли все больше будет притягивать сюда людей, потому что все захотят узнать, откуда он родом».

А.А. Тарковский: «…Я на секунду поднял голову и увидел высокий белый купол и над ним крест, еще неподвижный». Такие секунды дорого стоят! Интересно, тот Ангел на опушке леса у Тарковского плакал или улыбался?

Оцените статью
( 1 оценка, среднее 5 из 5 )
Газета «Волга»