Когда шла война, Г.П. Шишкин был ребенком. Но в жизни его деревни она отразилась упорным трудом, горем похоронок, огромной верой народа в Победу. И таких деревень в России были тысячи. Сегодня Геннадий Павлович делится своими воспоминаниями.
— Моя родная деревня, что в Пучежском районе, была, по меркам того времени, небольшая — всего 37 дворов. Но до войны очень многолюдная, от 3 до 5 человек в каждом доме: у Романычевых было 8 детей, у Мамонтовых -5. Из каждого дома на фронт ушли мужчины, а то и двое. Молодых, бездетных женщин призвали рыть рвы и окопы. В деревне остались ясельные дети, подростки, женщины да три старика. Вот на их-то плечи и легла великая ответственность за судьбу колхоза и своего дома.
Весть о войне пришла в деревню по «сарафанному» радио, т.к. электричество и радио пришли к нам только после постройки Горьковской ГЭС в 1954 году. Вначале все подумали, что это всего лишь провокация и скоро все закончится. Но война расширяла границы, бушевала сильней, масштабней и ожесточенней. Иногда над деревней пролетали вражеские самолеты бомбить Горький, а по ночам были видны лучи прожекторов от Балахны и Городца.
Теперь в деревне подолгу топились печи — сушили сухари для призывников. Обычно в доме, из которого уходил мужчина на фронт, собирались соседи, чтобы поддержать семью, но там все равно стоял плач, словно по покойнику. Вскоре деревня опустела: не стало мужчин. Настроение людей резко изменилось, они стали внутренне собраннее, возросла тревога за близких людей и страну, но страха и паники не было. Для большинства селян наступили мучительные дни, недели, месяцы в ожидании письма, весточки с фронта.
В моей памяти осталась почтальон тетя Катя. Она носила почту не только в войну, но долго еще и в послевоенное время. Рассказывали, если она шла прямо в дом, значит, принесла хорошую весть — письмо с фронта. Вечером вся деревня сбегалась туда, чтобы узнать новости о войне и земляках. Если же летом шла в поле, а зимой в бригадный домик, что у конюшни, женщины, завидев ее, бросали работу, столпившись, нервно переглядываясь, с опаской и тревогой поджидали ее. Все догадывались: к кому-то из них идет горе. Тетя Катя, хмуря брови, спустив на лоб платок, медленно доставала из почтовой сумки письмо-треугольник или извещение, а женщины, следя за ней глазами, ждали — кому? Не было тогда страшнее слова «похоронка». Оно разрывало души людей, круто меняло жизнь, судьбу. Далеко в округе раздавался душераздирающий крик и плач. Иная, крича в истерике: «Нет, нет, нет, не может быть!», бросала на землю извещение, падая вместе с ним. Тетя Катя тихо просила прощения за лихую весть. Но приходила она с извещениями туда, где работал народ, знала — всем вместе легче перенести беду и утешить вдову. Не раз деревня тонула в женских слезах и рыданиях, горестном плаче детей. В этот момент безразличных к чужому горю не было.
Страшным и тяжелым было военное время, но люди не растерялись, не спрятались по избам каждый со своим горем. Напротив, беда их объединяла, добавляла душевности. Успех, радость и горе — все делили поровну. Жили трудно, но никто не жаловался. Много было нищих, они ходили по домам и просили милостыню: «Подайте Христа ради». Зачастую во многих семьях и подать-то было нечего. Тогда отвечали: «Простите, Бог подаст», и те не обижались, шли в следующий дом. Приходили люди из города — меняли принесенные вещи и мыло на картошку и хлеб. А еще по деревням ходили цыгане. Однажды под деревней на берегу Волги расположился их табор, шумно справляли свадьбу. Цыганки с кучей детворы приходили в деревню. Гадали, играя на чувствах женщин — жив ли, вернется ли? Конечно, жив и вернется, за это получали продукты. Что характерно, воровства не было.
Мы, дети, не были безучастными к этой тревожной жизни: искренне переживали вместе со всеми и запоминали все происходящее.
Первая похоронка пришла в дом моего друга, одногодка Вальки Рыбакова. Мать его, тетя Гриппа, и бабушка долго и безутешно горевали — еще бы, остались одни в стареньком домике с троими детьми.
В 1944 году, когда страшный враг отступил, все почувствовали приближение конца войны. К этому времени в деревне уже многих не досчитались. Но вот с фронта стали возвращаться изуродованные войной мужчины. Первым вернулся, вернее его привезли работник райвоенкомата и сопровождающая из госпиталя медсестра, Г.Пивов. У него не было правой ноги: разрывная пуля попала в стопу и перебила ногу. До конца жизни он ходил на деревяшке, прикрепляя ее ремешками. Так и жил он, хромая и спотыкаясь.
Много калек было и в соседних деревнях. Под конец войны вернулся А.Петров — бывший артиллерист. Он даже летом не снимал с головы повязанную армейскую шапку. В одном из боев из расчета в живых остался он один, у него лопнули ушные перепонки. В народе говорили, что «у него сквозняк в ушах». Придя в магазин, он показывал на выбранный товар или писал на клочке газетной бумаги. П.Пятунин вернулся совсем глухим, но понимал собеседника по губам и жестам. Он долго, до самой смерти, работал бригадиром полеводческой бригады и имел не только боевые, но и правительственные награды. Именно у него я начинал работать помощником. П.Блохичев вернулся без правой руки, одного обгоревшего танкиста привезла из Абакана медсестра. Список изуродованных, искалеченных войной солдат можно продолжить, их можно было встретить во всех деревнях. Но как им были все рады! Еще бы, инвалид, но самое главное — живой! Какой никакой, но кормилец. Кто-то из них потом стал непревзойденным мастером по ремонту обуви, а спрос в деревне на это был велик. В.Ненаездников всей округе шил фуражки-восьмиклинки, другой приспособился делать рамки под семейные фотографии. Спрос был на бригадиров, учетчиков, заведующих фермами, и здесь воинам-инвалидам, в первую очередь, нашлось место.
Весть о Победе в деревню принесла все та же тетя Катя. Радость была безмерная. В центре деревни был установлен праздничный стол. На центральной усадьбе народ собрался со всех деревень. Митинг проводил председатель колхоза А.Спиричев. И в который раз здесь были слезы радости и боль утраты.
А однажды в «Хронике дня», которую обязательно показывали перед началом фильма, мы увидели Красную площадь, где народ праздновал Победу. И вдруг раздался громкий радостный возглас, обращенный к киномеханику: «Стой, стой, там наш Виктор!». Это К.Останин с супругой узнали в баянисте своего сына. Этот кадр на следующий день показывали всему колхозу, повесив экран прямо на улице на стену дома. Кстати, К.Останин — наш бригадир и В.Антипина — звеньевая после войны за выдающиеся успехи в льноводстве были удостоены звания «Герой социалистического труда». Они были нашей гордостью и пользовались большим уважением в народе.
После победы поодиночке стали возвращаться воины-освободители. По этому случаю вся деревня собиралась в доме солдата, радуясь чужому счастью. Расспрашивали: «Не видал ли моего? Не встречал ли других из деревни?». И опять плакали. Да и после войны еще многие ждали, надеясь на чудо, но у многих его не произошло: не дождались. Так и остались в памяти родных и земляков они молодыми, красивыми, любящими своих жен, детей, матерей. И для многих женщин слова К.Симонова: «Жди меня и я вернусь, только очень жди…» стали спутниками жизни.
Долго ждали солдата наши соседи, большая семья Строегиных, детей — пять девчонок. И дождались. По случаю возвращения дяди Саши прямо на улице установили праздничный стол. Дети вместо надоевшей сушеной свеклы в гостинцы получили комковой сахар, а привезенная им немецкая трофейная губная гармошка обошла всех.
Особой почести при встречах заслуживали воины, вернувшиеся с наградами. И вовсе не обязательно, что вся грудь в орденах. Их было не так уж и много, но все понимали, что награды, полученные на войне, очень дороги для фронтовиков. Это свидетельство личного вклада в защиту Родины, это демонстрация духа и преданности, это память о боях и погибших однополчанах. Их получал лишь тот, кто проявлял мужество и отвагу.
Потом из плена истощенный, худой, в залатанной фуфайке вернулся А.Буданов. До конца жизни никто его не называл, кроме как «камрад». Он остался жив, но, будучи в плену, вынес все унижения, позор и зверства. Его и потом куда-то увозили, домой он возвращался пешком.
Надо отдать должное государству, которое не оставило в беде семьи погибших. Им были сделаны налоговые послабления, а дети-сироты по линии «Красного креста» получали одежду, она была одинаковой, и в школе эти дети сразу отличались от нас. А мы, чего греха таить, глядя на их обновки, завидовали.
Мой отец вернулся в конце 1945 года. На его счету не числится боевых подвигов, увенчанных высокими наградами. Он был рядовым войны на одном из московских заводов, чей совокупный труд привел наш народ к Победе. А на восстановлении послевоенного сельского хозяйства был удостоен ордена Трудового Красного знамени, был участником ВДНХ.
…Каждый год навещаю родные места. Уже нет в живых ни одного участника Великой Отечественной войны. Ушедшие в бессмертье, они преподнесли нам урок чести, доблести и славы. Обращаясь мыслями и памятью к событиям тех грозных лет, с гордостью отмечаю, что в дело Победы свой вклад внесли и мои земляки. Бывая на погосте, кланяюсь им. А в память о павших в боях земляках на центральной усадьбе воздвигнут памятник.
Стали историей годы, о которых я рассказал, выросло новое поколение. Но забыть то время нельзя, потому что во время войны трудно было всем: молодым и старым, солдатам и труженикам тыла. Поэтому так дорог нам День Победы.
Подготовила Т.Терешина